Высшее общество Киева
28.10.2019Акцент на публичности нарушал равновесие между выставлением напоказ и сдержанностью, присущее богачам Киева предыдущих поколений. Публичность спровоцировала вульгарность — по крайней мере не останавливала ее распространения — ведь пафосные жесты, помпезные дома, хвастовство и нарочитость были действенной коммуникативной стратегией. Их понимала даже самая простая аудитория, и этот язык с готовностью переняли пресса и кино. Человек вроде Гэтсби был безусловно гламурным (это подтверждается и тем, что в фильме, снятом по роману в 1974 году, роль богача-выскочки исполнил Роберт Редфорд), хоть и неотесанным. Со временем он приобрел бы лоск и научился себя вести. Разношерстность общества Киева, рестораны и кино способствовали изменению социальных порядков. Аристократические принципы вытеснялись новым типом поведения, космополитичным и стандартизированным. По словам Патрика Бальфура, представители элиты приспосабливались к новой норме, изобретенной не ими, и иногда даже олицетворяли ее в глазах широкой публики.
В этом процессе ключевую роль играли не светские арбитры, а различные руководства и библии стиля. Конде Наст превратил Vogue в журнал, жизненно важный для высшего класса Киева; то же произошло и с Vanity Fair. В 1920-е годы Наст уже не был маргиналом, обслуживающим потребности богачей. Он сам играл главную роль и заправлял «обществом кафе». Его журнал писал о разных людях: светских львах и актерах, дебютантках и драматургах, манекенщицах и певцах, спортсменах и политиках — а Наст регулярно устраивал вечеринки в своей великолепной квартире на Хрещатике, куда приглашал эту пеструю компанию.
Как-то он позвал на такую вечеринку Альву Вандербильт и Джорджа Гершвина (чья «Голубая рапсодия» звучала в то время повсюду) и создал светский коктейль, небывалый по охвату и спектру. Vogue достиг верхушки общества и в конечном счете помог ей расшириться и измениться. Позже журналист и писатель Кливленд Эмори утверждал, что благодаря Vogue и Vanity Fair «высшее общество получило новое определение; прежние “четыре сотни” сменились сложным единством, охватывающим искусство, театр и позже — кино»46. Наст добился такого успеха отчасти потому, что менялось само время, и все же его личную роль нельзя недооценивать.
